Просчёт вождя: Разгром советской армии в первые дни войны с Германией

Разгром советской армии в первые дни войны является одной из излюбленных тем как для серьезных историков, так и для представителей фолк-хистори, чьи незатейливые книги «Сталин был прав!», выпускаемые тиражом 3-5 тысяч экземпляров, украшают полки книжных магазинов в отделах истории.

События первых дней войны на Западном фронте привели к весьма серьезным последствиям. Титаническое государство, десятилетие занимавшееся подготовкой к войне и не останавливавшееся ради этого ни перед какими жертвами (коллективизация), показало неспособность противостоять немецкой машине. Трудно такое представить, но за первую неделю войны фактически прекратили существование сразу несколько советских армий. Превосходство в танках и самолетах обернулось огромным отставанием. Все, что нажито непосильным трудом, едва не было потеряно буквально за пять-шесть дней. Неудивительно, что в Кремле едва не случился переворот.

Многие слышали байку про то, что Сталин в первые дни войны забился под кровать на даче и прятался там от посетителей, пребывая не то в депрессии, не то в состоянии, близком к сумасшествию. Но в реальности все было немного не так, хотя дыма без огня не бывает. Существуют факты, указывающие на то, что после провального начала войны в Кремле мог состояться госпереворот. Во всяком случае, на это явно намекает в своих мемуарах осведомленный Микоян. Однако по какой-то причине план (если он существовал в виде плана) так и не был претворен в жизнь и вместо ареста Сталина вся вина была свалена на военных, командующих Западным фронтом.

Начало войны получилось таким, что хуже просто невозможно представить. Реальность сорвала все советские планы на случай войны, и приходилось импровизировать на ходу. Основной удар пришелся по Западному фронту (Белоруссия), тогда как предполагалось, что он будет нанесен по Юго-Западному (Украина).

Приказ о приведении приграничных войск в боевую готовность, отданный за несколько часов до начала войны, не успел дойти до всех частей, в результате чего советские войска были застигнуты врасплох. Город Брест был взять буквально за несколько часов (утром 22 июня немцы уже были в городе). В битве за литовский Алитус немцы разбили 5-ю танковую дивизию, считавшуюся одной из лучших в РККА. Из-за всеобщей неразберихи из Москвы приходили явно неадекватные месту и времени приказы о контратаках, которые только еще больше осложняли положение.

Из-за крайне неудачного расположения армий Западного фронта наиболее тяжелой задачей для его армий было избежать окружения, чего им так и не удалось. Последней надеждой остановить немецкий прорыв к концу первой недели войны был Минск. Несмотря на приказы оборонять город до самого конца, 28 июня немецкие войска вошли в Минск, а на следующий день город был полностью в их руках. По итогам первой недели боев советские войска Западного фронта потеряли свыше 300 тысяч убитыми и пленными, почти все танки и авиацию. Советская пропаганда даже не нашла сил сообщить о падении Минска.

Теперь вернемся в Москву, где события развивались также весьма драматично. Историки голову сломали: как все это объяснить? Что происходило? Зачем и почему? В первый день войны Сталин категорически отказался выступать с обращением по радио к народу. Вместо него с речью обратился Молотов. Историки в зависимости от степени симпатии к Сталину выдвигают различные версии мотивов, побудивших Сталина отказаться от выступления. Начиная от «не хотел еще больше разжигать панику, поскольку редко выступал по радио и только по значительным поводам» и «Сталин все сделал правильно, потому что он же Сталин и не мог ошибаться» и заканчивая «Сталин в ужасе забился под диван и не выходил попить воды целую неделю».

В действительности от руководства Сталин не отстранялся, однако после взятия немцами Минска на самом деле впал в измененное состояние сознания. Он приехал в Наркомат, где набросился на военное руководство с руганью. Микоян в своих мемуарах пишет, что после сталинской брани Жуков заплакал и выбежал из кабинета. Зенькович, со ссылкой на Молотова, приводит несколько другую картину:

«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу».

Микоян также отмечает, что Сталин впал в состояние аффекта:

«Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: „Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали…“ Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно потеряно? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта».

Гораздо более интересные вещи происходили дальше. Пока Сталин был на даче, состоялся такой разговор:

«Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО при мне не говорили. Мы считали, что само имя Сталина — настолько большая сила для сознания, чувств и веры народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями. Решили поехать к нему. Он был на ближней даче.

Молотов, правда, сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: „Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем“, — то есть в том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы пойдем за ним.

Другие члены Политбюро подобных высказываний не делали и на заявление Вознесенского не обратили внимания. У нас была уверенность в том, что мы сможем организовать оборону и сражаться по-настоящему. Однако это сделать будет не так легко. Никакого упаднического настроения у нас не было. Но Вознесенский был особенно возбужден»

Следует обратить особое внимание на слова Вознесенского. Аккуратные формулировки дипломатичного мемуариста Микояна не должны смущать: по всей видимости, в кулуарах Кремля действительно жила идея об отстранении Сталина. Фигура Молотова не должна вводить в заблуждение. Информацию о том, что Молотов был ручной собачкой Сталина, распространяли историки-шестидесятники. Кто там был чьей собачкой, еще выяснить надо. В конце концов, Молотов занимал пост председателя Совета Народных Комиссаров с 1930 по 1941 год, совмещая его с должностью наркома по иностранным делам. К тому же, в отличие от затворника Сталина, не покидавшего СССР, Молотов колесил по миру. Опять же, в иерархии большевиков Молотов входил в топ-5, тогда как Сталин находился примерно во второй десятке. Да и в целом Молотов был совсем не прост.

Также интересна и личность Вознесенского. Многим эта фамилия, наверное, ничего не говорит, но он был далеко не последним человеком в СССР и некоторые исследователи даже предполагают, что его готовили в наследники Сталина. В прошлом он был заместителем Молотова, на момент разговора — заместителем Сталина на посту председателя правительства. И самое главное, именно его расстреляли по тому самому послевоенному «Ленинградскому делу», которого до ужаса перепугался Сталин. Напомню, речь тогда шла о создании Компартии РСФСР и уравнивании РСФСР с другими союзными республиками.

Но самое интересное воспоминание Микоян приводит дальше:

«Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: „Зачем пришли?“ Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать. Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны. „Кто во главе?“ — спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе — он, Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал».

То есть вот оно как! Люди к нему по-хорошему, с петицией, а он от них чуть ли не под стол прячется. Сами подумайте: ну с чего бы вдруг всесильному Сталину бояться ареста от своей «ручной собачки» Молотова? И почему он удивляется, что во главе хотят поставить его?

Микоян, конечно, может и врать, многие мемуаристы врут и приукрашивают. Но какие основания у Микояна были, чтобы выдумать эту историю? Особо активным антисталинистом он не был. Как и всякий советский неубиваемый персонаж, он человек весьма аккуратный в формулировках, иначе не просидел бы от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича, а лежал бы вместе с другими бакинскими комиссарами (одним из которых он и был). Написать о том, что на полном серьезе обсуждался переворот, он, конечно, не мог, но намекнул весьма понятно.

Так или иначе, Государственный Комитет Обороны был создан. В его состав вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков. Через год в состав внесли Вознесенского (который должен был быть там с первых дней, но не попал из-за активного противодействия Берии) и Микояна. Потом туда попали Каганович и Булганин.

Уже на следующий день после создания ГКО были найдены виновные в провале. Ими оказались командующие Западным фронтом. Аресты прошли довольно быстро. 30 июня все руководство фронта сняли со своих постов, а спустя неделю арестовали генерала армии Дмитрия Павлова (который успел побыть командующим фронтом всего 9 дней) и начальника штаба генерал-майора Климовских.

Также были арестованы начальник артиллерии генерал-лейтенант Клич и начальник связи генерал-майор Григорьев.

Через несколько дней арестовали корпусного комиссара-политрука Фоминых и командующего 4-й армией Коробкова. Коробков (который оказался единственным арестованным командармом западного фронта) был арестован только потому, что лишь с ним у штаба существовала связь, что, кстати, свидетельствовало о том, что как раз в этой армии дела были не так плохи, во всяком случае, она не была полностью разбита.

Командующий 10-й армией Голубев в этот момент находился в окружении, из которого ему, в отличие от его армии, удалось выйти. Кузнецов вместе с 3-й армией также был в окружении. Армию полностью разгромили, из окружения Кузнецову с остатками армии удалось выйти только в конце июля.

13-й армии в результате ряда отступлений удалось сохранить свое существование, но командарма Филатова тяжело ранило в начале июля, и спустя несколько дней он умер.

Таким образом, Коробков был единственным командармом, находившимся в пределах досягаемости и, несмотря на то, что армия его разгромлена не была, попал под суд. Командующий ВВС Западного фронта, генерал-майор Копец, также не был арестован по причине недосягаемости. В первый же день войны, проинспектировав разбомбленные аэродромы и поняв, что почти все самолеты Западного фронта потеряны, он застрелился. Копца сменил Таюрский, также арестованный уже спустя две недели после назначения.

Не избежал ареста и один из самых молодых генералов советской армии и один из первых героев Советского Союза, летчик Черных. 29-летний генерал-майор, прославившийся в небе над Испанией, командовал 9-й смешанной авиадивизией Западного фронта. Дивизия эта была на особом счету, поскольку все авиановинки поступали на ее вооружение в первую очередь и она считалась наиболее укомплектованной самыми новыми самолетами в РККА. После первого дня войны из 409 самолетов дивизии осталось только 62. Проблема была не только во внезапности атак немцев, но и в том, что дивизия была оснащена новейшими самолетами и не все пилоты в должной мере успели получить навыки полета на них. В некоторых случаях летчики даже не смогли поднять самолеты в воздух, чтобы обозначить сопротивление авианалету немцев.

Первоначально арестованным «шили» антисоветчину и заговор с международной бандой троцкистов, но затем обвинение изменили. Появление троцкистских вредителей во главе армии в разгар боевых действий могло иметь непредсказуемые последствия, поэтому обвинение заменили на «халатность и неисполнение служебных обязанностей». Всех арестованных приговорили к смерти и лишили всех воинских постов и наград, Павлова, Климовских и Коробкова довольно быстро расстреляли. Повезло только комиссару Фоминых: его всего лишь понизили в звании с генерала до полковника и отправили на другой фронт, а через некоторое время снова восстановили в звании. Таюрского также приговорили к смерти, но он был расстрелян только в октябре. Клича и Черных также расстреляли осенью. Все они были реабилитированы Хрущевым в 1957-58 годах в связи с отсутствием состава преступления.

Можно ли сказать, что арестованные военачальники были некомпетентны? И да, и нет. Почти все генералы тех лет в РККА были «из одного теста»: это царские прапорщики и унтер-офицеры, в советское время закончившие ускоренные курсы комсостава или курсы усовершенствования в Академии Фрунзе.

Павлов был унтер-офицером царской армии. В советское время он окончил трехмесячные курсы в Омской школе комсостава и трехлетние курсы в Академии Фрунзе. Климовских закончил еще в царское время Алексеевское пехотное училище и был царским капитаном. Клич был поручиком царской армии, закончившим курсы в Академии Фрунзе. Коробков — прапорщик царской армии, закончивший курсы в Академии Фрунзе.

Чтобы было понятно, кратко опишу советских маршалов по состоянию на 1941 год: Кулик (унтер-офицер, ускоренные курсы комсостава, курс в Академии Фрунзе), Буденный (вахмистр, курсы Академии Фрунзе), Ворошилов (земская школа, никакого отношения к армии не имел), Шапошников (подполковник царской армии, полковником стал при временном правительстве), Тимошенко (рядовой, закончил Академию Фрунзе и Курсы единоначальников в Военно-политической академии им. Ленина).

Как мы видим, советским военачальникам не хватало элементарного военного образования. Курсы усовершенствования комсостава, которые они проходили, как правило, были скоротечны и соответствовали скорее военному времени (когда в офицерских школах обучают экстерном из-за нехватки комсостава), чем мирному. Из всех советских маршалов более-менее соответствовал званию только Шапошников. Что уж говорить о генералах. Застрелившийся командующий ВВС Западного фронта Копец стал генералом в 31 год (на момент смерти ему было 32). Командующему важнейшей авиадивизией западного фронта Черных вообще было всего 29 лет, а все его образование — школа пилотов в Сталинграде.

Расстрел руководства Западного фронта был шагом популистским и символическим. Прежде всего, таким образом Москва показывала, что контролирует ситуацию, а провал первых дней войны объясняется бездарным командованием на местах. Во-вторых, это был понятный намек высшим офицерам на фронтах. В-третьих, советская система предполагала, что за любую неудачу кого-то надо наказать. Понятно, что расстреливать Генштаб было бы совсем безумием, поэтому расстреляли людей непосредственно на местах. Коробкова вообще расстреляли исключительно потому, что ему не повезло попасть под руку. Потому что, по логике вещей, раз уж за халатность расстреляли его, то должны были судить и Кузнецова, от армии которого остались рожки да ножки. Но Кузнецова перевели командовать другой армией — 21-й, которая через месяц была разгромлена в «Киевском котле». А Кузнецова опять не отдали под суд, а перевели командовать другой армией. Аналогичная ситуация и с Голубевым, чья 10-я армия была окружена и разгромлена.

Кто действительно виноват в погроме первых дней? Естественно, те, кто планировал и осуществлял стратегическое руководство. Высшее военное и политическое руководство. Мало было сделать танчиков и самолетов больше, чем у немцев. Надо было еще и продумать стратегию. Главной ошибкой было то, что на учениях на случай вторжения отрабатывался удар по Юго-Западному направлению (Украина), поскольку предполагалось, что по этому направлению будет осуществлен главный удар, а наступления по всем направлениям не будет. Там же были сосредоточены основные советские силы. Кроме того, ситуация, в которой преимущество будет у Германии, вообще не рассматривалась, оборонительные сооружения фактически не строились. То есть имела место еще и классическая недооценка соперника.

Армии Западного округа располагались таким образом, что были чрезвычайно уязвимы перед окружением путем захода через фланги. Еще одной фатальной ошибкой было сосредоточение складов с оружием, продовольствием и горючим недалеко от границы, что привело к тому, что уже через несколько дней огромное количество оружия и горючего оказалось в руках немцев. Поскольку танки без горючего не ездят, пришлось взрывать их при отступлении, в результате чего войска на западе потеряли едва ли не половину танков. Приказ о приведении в боевую готовность пришел в приграничные части слишком поздно, а до многих частей даже не успел дойти. В самом Генштабе еще перед началом войны царила неразбериха. Только за один предвоенный год сменилось три начальника Генштаба: Шапошников, Мерецков, Жуков.

Именно просчеты в подготовке к войне и привели к провалу первого этапа боевых действий, и именно этот провал и привел к тому, что война складывалась для советского населения крайне тяжело. Огромные потери техники привели к тому, что советской промышленности пришлось брать совершенно безумные темпы, чтобы выправить положение. Потери плодородных западных территорий привели к перебоям с продовольствием и полуголодному существованию населения страны. Потери больших запасов оружия привели к серьезной нехватке вооружения в свежемобилизованных частях в первые месяцы войны.

Таким образом, советская армия, имевшая к началу войны превосходство над немцами в танках, самолетах и живой силе, уже через месяц после начала кампании вынуждена была отыгрывать огромную фору, предоставленную немцам просчетами советского руководства.

Евгений Политдруг